Из глубины души моей - Валерий Рогожин

Из глубины души моей

Стихи и рассказы

Валерий Петрович Рогожин

© Валерий Петрович Рогожин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Попытка автобиографии с отступлениями и дополнениями

Вместо предисловия

Биографии я никогда не писал и даже не помышлял о такой возможности. Как-то не прельщала меня благая мысль описывать чью-то жизнь, ничего не придумывая и опираясь лишь на голые факты. А тем паче описывать жизнь свою собственную. Голая правда – она и есть голая. Приукрасишь – неудобно, как соврал вроде бы, да еще с выгодой для себя, напишешь в темных тонах, ничего не скрывая и не изменяя, так вроде бы сам на себя наговариваешь. Про чужую жизнь вообще говорить трудно. Тебе это видится так, на самом деле все происходило эдак, а самому герою показалось все иначе. Нет уж, если писать, то непременно художественное произведение, где можно и домыслить, и переосмыслить, и вообще написать все, что хочешь. Но тут неожиданно потребовалась для одного малоизвестного сайта именно моя автобиография.

Ха! Подумал я. Сейчас за час другой накропаю. Да не тут-то было. Я просидел три вечера прежде, чем получил что-то удобоваримое. Но позже понял, что просто необходимо переиначить и переделать. И вот полученный результат. Я, Рогожин Валерий Петрович, родился в 1951 году в городе Новороссийске Краснодарского края. Если задуматься, это произошло в прошлом веке, когда он только-только перевалил через свою половину. Перевалил, естественно, век, а не город Новороссийск. Это были счастливые времена, но мы были молоды и еще не знали насколько мы счастливы

Родился я в Новороссийске, в краю мазута и воды, где может быть бывал и ты… В этом городе мы прожили около пяти лет. Но буду рассказывать по порядку.

Отец – Рогожин Петр Иванович, гребенской казак из станицы Червленной, что в тридцати с небольшим километрах от Грозного.

Отступление первое. В 1943 году прямо из-за школьной парты отца, только что окончившего десятилетку, призвали в армию. Он попал на фронт, где служил в разведке. Отец никогда не отличался многословностью, поэтому я слабо помню его рассказы о войне. Запомнилось, что какое-то время ему пришлось служить на МГУ – мощной говорящей установке. Так назывался, если я правильно понял, грузовичок с крытым фанерой кузовом, где размещалась радиопередающая система. Этот автомобиль ездил вдоль линии фронта и непрерывно вел передачи для немецкой стороны. Очень мало где показаны такие установки, а рассказов о них я вообще не встречал. А ведь это была не совсем, может, военная, но очень и очень опасная работа. Враг в первую очередь пытался избавиться от назойливых агитаторов, и автомобилю приходилось не сладко. По нему стреляют все, кто может, а он и ответить на стрельбу мог только речью или песней.

Война закончилась, но увольняться отец не стал. Да и куда идти без специальности вчерашнему десятикласснику! Десять классов по тем временам – это было приличное образование и идти в колхоз или на завод учеником двадцатилетнему парню категорически не хотелось. Тем более в армии он был уже младший сержант, какой-никакой, а командир, хорошо себя зарекомендовавший. Про себя скажу, что, видимо, пошел не в отца и смог стать учеником на заводе в двадцать пять лет. Командование не спешило увольнять молодых бойцов, тем более сержантов и старшин, а отец к тому времени уже дослужился до младшего сержанта, освоил специальность разведчика-фотографа, короче, был на хорошем счету у командиров. Перед молодежью рисовали радужные картины безоблачного будущего, если они останутся в армии, а особенно, если кто-то будет учиться на офицера и далее. Отец подумал – подумал и остался служить дальше. Закончил среднее военное училище под Харьковом, стал офицером и потянул армейскую лямку дальше. Так и служил в разных воинских частях до 1972 года. Сейчас пенсионер, живет в городе Виннице.

Мать – Рогожина Вера Викторовна, жила и училась небольшом поселке на Дону. Теперь этот поселок поглотило Цимлянское море (водохранилище).

Отступление второе. Фашисты не дали закончить десятилетку. С приходом немцев, точнее мадьяр и румын, а именно они оккупировали донские степи, молодая девчонка, насквозь пропитанная марксистко-ленинской идеологией, становится связной в партизанском отряде. Какой оккупант примет молодую девицу, бредущую в соседнее село на заработки, за грозного партизана! И этим она широко пользовались. Правда, однажды такой трюк с фашистами не прошёл, и немцы, а именно Гансы и Фрицы стали менять ненадежных румын, арестовали мать. Продержали в камере несколько дней, пытали, но ничего не добившись, выпустили. Тогда для нее этот арест был, как с гуся вода, подумаешь арест, подумаешь побили слегка. А к старости, когда на поверхность выплывают все болячки, сказались эти побои и несколько дней в сырой, холодной камере, да плюс работы по созданию полосы укреплений для нашей армии, а полураздетых девчат свезли в степь рыть рвы, окопы и прочее, без теплой одежды и без жилья. У матери отнялись ноги, и уже который год она с трудом перемещается по квартире. О том, чтобы выйти на улицу не может быть и речи.

После войны она уехала в Ростов-Дон, где поступила в пожарный техникум. Но учеба не задалась, ее целиком захватила комсомольская работа. Мать становится вторым или третьим секретарем горкома комсомола, оставляет техникум. Но горячие речи и пламенные призывы нужно подкреплять делом. И она по комсомольской путевке уезжает на Сахалин, проводить здесь комсомольскую работу, осваивать отбитые у японцев территории. Как она потом рассказывала, ехали и плакали навзрыд, рыдали, наслушавшись ужасов про японских агентов и шпионов, наводнивших эти земли.

Сюда за ней и приехал молодой лейтенант, мой будущий отец, а ее будущий муж, и увез ее в Европу в 1949 или 1950 году. Можно представить, какие чувства вынудили молодого человека ехать за невестой, буквально, на край земли. Это в послевоенные годы, когда мужчин не хватало, когда каждый мужчина был на вес золота! Ведь это про то время говорил поэт-фронтовик Константин Ваншенкин:

В мужья не нас девчонки ждали

Тех, кто воротится скорей…

Еще одно отступление. Когда он уже в семидесятые годы приезжал ко мне в Салтыковку, вся многочисленная родня моей супруги, а особенно женская часть, была в восторге от подтянутого, моложавого, еще не старого и крепкого нового родственника.

В те годы служба молодого офицера не была оседлой. Так и у них. Новороссийск, где в семье появился первенец, т. е. я. Город Ейск, опять Новороссийск, Констанца в Румынской Народной республике. Здесь в семье появляется еще один ребенок, мой брат Александр.

Румыния мне особенно запомнилась. Хотя мне было в те годы всего каких-то шесть лет, но я с удивительной четкостью помню все наши проказы и свершения, все подвиги и преступления, короче всю нашу тогдашнюю жизнь.

Мы, компания пацанят-однолеток целый день были предоставлены самим себе. Да и куда мы могли деться. Военный городок был обнесен с трех сторон колючей проволокой. С четвертой стороны границей было море.

Мы купались, загорали, собирали в водорослях, выброшенных приливом, мелких крабов и варили их в старом ведре на костре. Бегали к солдатам и помогали им осваивать нелегкую солдатскую службу. Нам было по пять-шесть лет. Мы знали назубок всех русских и советских полководцев. Это сегодня спроси у великовозрастных байбаков, кто такой, например, Петр Семенович Салтыков, и не получишь никакого ответа. А мы, шестилетние знатоки, прекрасно знали сколько генералиссимусов было в России, сколько раз русские брали Берлин и какова дальность стрельбы АКМа.

Мы помогали солдатам чистить полметровые и метровые гильзы от зенитных снарядов, мы катались не на качелях-каруселях, их у нас просто не было, а на зенитных орудиях и оставшихся от ленд-лиза студебеккерах. Мы ездили вместе со взрослыми в степь и собирали в песке темные кривые румынские грузди. Мы любовались маковыми полями.

У нынешнего читателя при слове «мак» сразу возникает ассоциация с наркомафией и прочая лабуда. Ничего подобного тогда никто и представить не мог. Но подняться на сопку и вдруг увидеть внизу в распадке алое, огненное или кровавое, дышащее и шевелящееся озеро, было так необыкновенно, так красиво, что даже у нас, послевоенных пацанят, знающих из поэзии Тараканище и Муху-Цокотуху, не имеющих никакого представления о живописи, о красоте, замирало сердце. Представляете – целое озеро, огромная поляна цветущих маков. Пробежал ветер, цветы чуть пригнулись и эта поляна почти позеленела, спряталась, замаскировалась, но ветер улетел, и цветы выпрямились, все стало опять огненно-красным, как лава вулкана и горячим. Красота необыкновенная!